Книга Трудные леди школы Бауман  - Марина Болдова

Поймав себя на мысли, что совсем не волнуется, Клим удивился. Он спокойно готовил документы для командировки, проговаривал в уме будущий последний диалог с женой и лишь изредка бросал взгляд на часы. Однако, когда стрелки сошлись на двенадцати, вдруг засуетился. До встречи с Ксюшей оставался час. До кафе он пешком дойдет минут за десять, смысла брать машину нет, днем место для парковки в центре города не найти.

Клим вышел из кабинета с готовыми для подписи начальства документами и, пройдя по коридору, толкнул дверь приемной. Не застав секретаршу на месте, вдруг занервничал: ее не было, а значит, начальство тоже отсутствовало. Ждать он не мог, стрелки часов, казалось, уже не ползут по циферблату, а быстренько подбираются к назначенному для свидания сроку. А тут неподписанные бумажки! Обозлившись разом и на загулявшее начальство, и на ветреную секретаршу, Клим вернулся к себе, положил файл в папку и с этого момента вдруг стал суеверным. «Господи, это же плохой знак – возвращаться с полпути. Тьфу, что за чушь в голову лезет!» – пугаясь и одновременно ругая самого себя, подумал он. Но безмятежного, спокойного настроения как не бывало.

По улице Клим почти бежал, оглядываясь по сторонам и пытаясь не пропустить машину Ксюши, если вдруг та поедет мимо. Но все же пропустил. Глядя, как холеный хлыщ помогает выйти ей из машины, он испытал такую ревность, что руки сами собой сжались в кулаки, а в голове забили молоточки. Он сразу определил свое состояние, как начало болезни, в старину называемой любовной горячкой.

Хлыщ с вежливым кивком в сторону Ксюши отошел в сторону. Клим решал, подойти ли к ней, догнать в дверях или же позволить себе минутную задержку. Ноги сами сделали два больших шага, он оказался у нее за спиной и в тот момент, когда она потянула на себя дверь, уже обнимал ее за плечи. Ксюша, даже не оглянувшись, на миг замерла, плечи под его ладонями обмякли, и на мгновение спиной она прислонилась к его груди. Все получилось ласково, ненарочито, словно они каждый день сталкивались именно в этих дверях, чтобы уже дальше вместе, почти в обнимку, пройти к их столику. И все в кафе до последнего бармена знали, что тот столик у кадки с пальмой – их.

Они сидели напротив друг друга, и он не выпускал ее прохладных ладоней из своих рук. Ласково теребил запястье, тонкое, обвитое золотой змейкой браслета с зеленым камнем в застежке. За слегка откинутыми назад волосами, в мочках ушей он заметил блеснувшие яркой зеленью такие же камни и не удержался от вопроса, что это? «Стекло. Чешское стекло. Браслет и серьги подарил мне наш дед, когда мне исполнилось пять лет», – улыбнулась она. «Наш!» – возмутился он и с упреком посмотрел на нее. Она покраснела и отвернулась. Он не стал бы продолжать этот разговор, ни за что не стал бы! Но застарелая обида, спутница его последних лет, все же заставила упрекнуть ее вновь: уже позже, в ее доме, когда взглядом наткнулся на фотографию Агнессы, висевшую на самом видном месте. Не сдержался, почувствовал, как быстро проходит досада на Ксюшу, у которой глаза от раскаяния наполнились слезами, бросился целовать ее в покаянии, и был прощен. Тему закрыли, так толком и не обсудив. Но Клим был уверен, что все понял про Ксюшу, и понял правильно.

Он не помнил, что они ели в кафе, да и ели ли вообще. Судя по тому, что официантка принесла счет, он открывал бумажник, выронив из него почти все содержимое (потом они вдвоем собирали с пола визитки, карточки и мелкие купюры), что-то они себе в желудки забросили. Без вкуса, цвета и запаха. Обоняние включилось лишь в ее квартире: войдя, тут же понял, что это ее запах, только ее – никакого чужого присутствия он не учуял. И еще запах ремонта. Это было понятно: дверь в одну из комнат была завешена пленкой. Стало легко и свободно. Он сразу нашел кухню, по-хозяйски сварил кофе, поглядывая в сторону удивленной его наглостью Ксюши. Он столбил территорию, словно бы показывая ей, хозяйке, что места здесь хватит лишь для них двоих, никаких там подруг, товарищей по службе, друзей детства и тому подобных. По ее ласковой усмешке понял, что не возражает она против его хозяйской поступи в ее владениях и принимает такое его нахальство.

Десять лет невозможно вместить в один день, но, похоже, им это удалось. Они прожили сначала ее жизнь (что жизнь – учеба, работа!), потом его (канитель семейная и все та же работа). Словно чувствуя прошлое одиночество друг друга, пытались наверстать упущенное, вылезая из кровати лишь за минералкой и бутербродами. Наслаждаясь каждой минутой, часто посматривали на часы, сколько им еще осталось: оба прекрасно понимали, что расстаться сегодня придется, не все завершено в прошлом, не все странички дописаны. Ровно в одиннадцать включили телефоны. И сразу обрушился шквал звонков. Климу звонила жена (пятнадцать непринятых вызовов), Ксюшу потеряла Вика. Он послал свою жену к черту, как только узнал, по какому поводу та звонит. Секретарша его начальника, оказывается, рассказала о контракте в Штатах и о том, что документы на выезд уже практически готовы. Ларка, взбеленившись от скрытности мужа, проявила присущую ей наглость и, пока Клим был у Ксюши, съездила к нему в контору и поговорила с директором. Все это жена проорала ему в трубку, перемежая визг с шипящими угрозами, и получила в ответ его спокойное «пошла к черту». Клим отключил телефон, решив, что на сегодня лимит общения с этой женщиной исчерпан, и попросился у Ксюши остаться на ночь.

Он лежал на широкой кровати и не мог заснуть: какое-то смутное беспокойство терзало его еще не укрепившуюся в своем новом состоянии душу. Беспокойство от того, что боялся любого случая, какой вдруг окажется препятствием. Он не хотел препятствий, хотел лишь покоя и радости, хотел быть с Ксюшей, не деля ее ни с кем. Но понимал, что добиться этого будет непросто.